Бедные, несчастные литературные чтения! Никто их не любит примерно так же, как похороны: душераздирающе печально, но — «надо». Ради этого «надо», последнего оставшегося приличия, и сходятся, придавая лицу некоторое оживление, будто бы заранее предчувствуя скуку смертную. Чтения к 150-летию Ивана Сергеевича Шмелева поручили мне, но так, что в отчаяние я, по обыкновению своему, не впал. Мне надо было только придумать, как не сделать их академически унылыми. И я, кажется, придумал. Сюжет элементарный: письма. Кто проверит, что никаких писем в Россию Шмелев не писал? Кто посмеет усомниться в том, что все его книги — не надменной Европе, а именно что каждому из нас? Итак, я заказал четверть сотни конвертов из оберточной бумаги, важно именуемой «крафтовой», и размашисто, гелевой ручкой, напоминающей перо, их подписал: «I. Schmelyov, Paris, France». В конверты положил уже нормальные распечатки с символическими цитатами из «Лета Господня». Подумалось — буду вручать и добиваться от людей ассоциаций, почему им и почему именно сейчас. Гадание по книге с элементом случайности и принуждения к чтению. Сперва номер прошел в Доме русского зарубежья, но для Издательского совета Русской православной церкви, где чтения и должны были состояться, мне понадобился настоящий француз. Им стал... студент Литинститута Руслан Бяков, перешедший с поэзии на драматургию, жгучий брюнет, улыбчивый и весь какой-то летящий. Облаченный в мой старый, натовского образца китель, он и преобразился во французского почтальона с рю Буало. Текст я писал сам: «Медам и месье, я прибыл сюда по распоряжению почты Французской Республики с тем, чтобы переслать вам затерявшиеся письма великого русского писателя Ивана Сергеевича Шмельова». На чистом французском, разумеется. Руслану не только поверили, но немедленно начали шелестеть «крафтом», наперебой выбегать на сцену и читать «свой» отрывок, попутно комментируя его. И вечер удался! Еще бы он провалился, с таким-то задором и чаепитием, широко объявленным «шмелевским»! Чай, самовар, пироги. Попробуйте угощать людей по-человечески, а не бубнить об аллитерациях, и все у вас получится. Ведь что такое «Лето Господне»? Это роман о мальчике, который больше всего на свете любил отца, больше всего на свете боялся потерять отца, потерял его и запечатлел навсегда и его, и страшную мыс ль о том, что страх порождает будущее не хуже отваги... Каждая строка «Лета...» — трепет, прустовски скрупулезное собирание рассыпавшегося мира. Русское сердце на русское слово не отозваться не может... Так чтения проводить и надо. С подвывертом. Тряся монистами воображения. Ивану Сергеевичу точно понравилось бы.